СВЯТАЯ РУСЬ

Человеку после его грехопадения и разрушения мiровой гармонии Господь определил: «проклята земля за тебя; со скорбью будешь питаться от нее во все дни жизни твоей... в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься» (Быт.3:17-19). Восхождение падшего человечества к Новому Адаму – Спасителю – процесс, обратный падению, начало освобождения мiра от хаоса и тления, так как состояние обожения, достигнутое святыми, – это уже есть начало Преображения всего мiра.

«В отношении мiра сверхсущий и неприступный Бог имеет особый образ бытия, который выражается в том, что Бог творит мiр, промышляет о нем и открывается ему. Чтобы мiр мог воспринять Божественное откровение и причаститься Божественной блаженной жизни (для чего он и создан), мiр сотворен в некоторой богообразности. Видимый мiр имеет не только бытие, но и задания, и цель: стать богоподобным, достойным Божественной славы и блаженства, – он имеет на себе Божественную печать. Бог сотворил мiр как бы по некоторому плану, и всему сотворенному соответствуют Божественные образы, особые Божии мысли. Впрочем – это не только мысли, но и слова Божии и потому они имеют силу, так как Словом Божиим мiр сотворен. Слово Божие – Логос – это Сын Божий. [...] Творческие слова, которыми Бог вызывает из небытия Свои творения (это некоторые Божии воления или веления), неразлучны с животворящими силами и энергиями Божества; созидая мiр, они навсегда пребывают в нем» [1] .

Метод преображения, одухотворения человека и мiра, его окружающего, – это и есть путь, имеющий божественный вектор, обусловленный познанием смысла Жизни и Истины, метод приобщения временного бытия к вечному Первообразу.

«Что такое образ Божий в человеке и что такое подобие Божие? Отцы толкуют это в том смысле, что если образ Божий присущ человеку, то подобие Божие он должен стяжать: образ должен раскрываться в подобии, и это совершается в свободе и самоотдаче любви. Быть образом Божиим – значит иметь возможность уподобляться Богу. Другими словами, подобие Божие, “сходство” с Богом, есть задание, данное человеку, динамическая задача, которую он должен исполнить. [...] Но человек есть “малый мiр”, микрокосм; он – средина и средоточие тварного бытия вообще. Поэтому тем, что он создан по образу Божию, он становится проводником божественных действий на всякую тварь. Именно в образе Божием получает свой смысл космичность человека: через человека тварь получает участие в жизни духовной. Именно человеку, поставленному во главе всей видимой твари, надлежало в себе объединить всё и через себя соединить с Богом, привести мiр к такому состоянию, при котором Бог “всяческая во всем”, ибо конечная цель твари есть ее преображение» [2] .

Восстанавливая целостность своего мiровоззрения – уцеломудриваясь, – человек вновь обретает богообщение и свое богоподобие, и вся его деятельность становится сотворчеством, соработанием Богу – богослужением в полном смысле этого слова, и, соответственно, все плоды его творений в этом случае будут иконологичны. Тайна Преображения, этого «Царствия Небесного, пришедшего в силе» (Мф.9:1), открывалась России напряженным трудом, но труд этот не был омрачен разрушительной борьбой с окружающим мiром природы, ее покорением. Смысловой центр жизни обретался не в тягости этого труда, а в радости его плода, в благодати и легкости того бремени, о котором говорит Спаситель: «Иго Мое благо и бремя Мое легко» (Мф.11:30). «Гносеологизм, или пафос безпредельного познания, столь характерный для человека Новейшего времени, еще не преобладал в средние века над своего рода онтологизмом – ощущением устроенности, укорененности человека в определенном месте бытия, и над своего рода эстетизмом – ощущением радости, духовного наслаждения этой своей уместностью, прекрасно и мудро определенной и организованной. Человек ощущал, что он существует там и так, где и как ему определено быть; познает то и столько, сколько ему отведено познавать; наслаждается в меру возможности и бытием и знанием, но, главное, уповает на более высокое и вечное наслаждение, обещанное ему, гарантом которого как раз и является принципиальная непостижимость Творца и неописуемая красота творения. Сознание очевидного для средневекового человека наличия возвышенного над эмпирией мiра, порождением и отблеском которого является земной мiр и сам человек, наполняло его оптимизмом и верой в реализацию своих высоких идеалов» [3] .

Природные просторы и безкрайняя ширь родной земли формировали русский характер, внутренняя красота и глубина которого рождала былины о непобедимых богатырях и народные песни, которые по красочности и чистоте сравнимы лишь с самой русской природой, естественный шум которой – шелест листьев в дубравах, песнь жаворонка, шорох травы и звон ручья так часто служили «музыкальным сопровождением» к пению возвращающихся с нивы косарей, к наигрышу пастушьего рожка, к «благовесту», зовущему в храм. Гармония «внутреннего» – духовного – человека естественно и легко перетекала вовне, сливаясь с окружающим его мiром. «Музыка» древнерусской архитектуры: восходящие и нисходящие линии застроек, цветовая гамма разукрашенных храмов и зданий, обрамляющие их резные узоры по камню или дереву – «кокошники», перекликались с вышитыми узорами и кокошниками женских нарядов, кружащихся в плавных хороводах после страдного дня, создавая единую симфонию жизни, в которой, по слову Псалмопевца, «всякое дыхание да славит Господа» (Пс.150:6). Чистый свет свободной души сливался с лучами солнца, величественно встающего на востоке, белые березы – с белыми хатами, «белыми» городами и белыми церквями, устремившими свои «маковки» с крестами к Солнцу Правды, составляя, по выражению о. Павла Флоренского, священную пневматосферу – область дыхания Святого Духа, наполненную поднимающимся к небу молитвенным фимиамом, который воочию видел прп. Серафим Саровский. Вся сотворенная и искупленная Богом окружающая материя деятельностью человека вовлекалась в служение своему небесному Царю.

Только синергическое взаимодействие высших творческих Сил и созидательная воля христианских племен и народов способны были сакрализовать землю нашего Отечества, сделали его земные пути-дороги ведущими к выходу из этого мiра, сливая их с путями Иерусалима Небесного. Рукотворные образы, в совокупности являющие лик Святой Руси, – города, крепости, монастыри и храмы со святыми мощами и чудотворными иконами, в сочетании с живущими людьми – уподобляются в своей сути Небесному Царству, включая его образы в посюстороннюю область бытия. Это уподобление не случайно: оно вытекает из всего строя земной жизни народов, населяющих Россию. Живая ткань Святой Руси принадлежит обоим мiрам – земному и небесному; она вдвойне реалистична и ее свойства обладают сказочными, чудесными особенностями. Никакие виртуальные и «иные мiры» писателей-фантастов не могут сравниться с чудом материально-духовной реальности нашего Отечества. Удивительная небесно-земная канва истории России, связанная с чудесами от святых икон и святых источников, с чудесами по молитвам подвижников, о которых рассказывают «Летописи» и «Патерики», «Прологи» и «Жития Святых» – этот безценный жемчуг свидетельства святости Нового Израиля, – и есть подлинная реальность Святой Руси, говорящая о ее особом промыслительном предназначении, убедительно доказывающая, что земля Святой Руси из места прикровенного присутствия Божественной силы стала местом ее ЯВЛЕНИЯ, стала чудотворной ИКОНОЙ Небесного Царства.

И это не авторский всплеск эмоций, вызванный любовью к нашему земному Отечеству: сакральное выдумать невозможно, либо оно не существует вовсе, либо реально и зримо присутствует в земной жизни как высшая, божественная логика, как вмешательство Неба в наше земное бытие.

Церковный образ – это особенная реальность, которая не тождественна ни небесному, ни земному, но является таинственным средоточием небесного в земном и земного в небесном. В нем вещественная природа продолжает быть безконечно отличной от природы того, что он изображает, но эти две природы нераздельно, хотя и не слитно, соединяются в изображаемом, подобно тому, как Божественная и человеческая природы не слитно, но и нераздельно обретают единство в личности Иисуса Христа. «Образ личности Христа, как свидетельство (Его) воплощения, для апологетов иконопочитания есть... свидетельство и реальности Таинства Евхаристии. Следовательно, подлинность образа и его содержания раскрывается в его соответствии Таинству. Вера Церкви отличается от всех других вер тем, что она конкретно, физически причастна своему объекту. И вера эта в конкретном общении становится видением, знанием, общностью с Ним» [4] .

Православная аскетическая и молитвенная практика уделяет иконе особое место, чтобы человека вела от видимого к невидимому не фантазия, а само Слово Божие, облеченное в образы. Икона строится по принципу священного текста, действующего на вербальном уровне, и каждый ее элемент прочитывается как знаковая система любого языка. При помощи специфической системы знаков она передает информацию аналогично рукописному или печатному тексту. «Созерцание иконы – это прежде всего молитвенный акт, в котором постижение смысла красоты переходит в постижение красоты смысла, и в этом процессе внутренний человек растет, а внешний умаляется. [...] Основные знаки иконописного языка... – цвет, свет, жест, лик, пространство, время, – но процесс прочтения иконы не складывается из этих знаков, как из кубиков. Важен контекст, внутри которого один и тот же элемент (знак, символ) может иметь довольно широкий диапазон толкования. Икона не криптограмма, поэтому процесс ее прочтения не может заключаться в нахождении одноразового ключа; здесь необходимо длительное созерцание, в котором принимает участие и ум, и сердце. Точка схода... буквально находится на пересечении двух мiров, на грани двух образов – человека и иконы» [5]. Эта точка – сердце человека, алтарь его внутреннего храма.

Главным условием проявления чудотворного действия иконы (будь то собственно иконографический образ или образ жизни) является молитва, как духовный подвиг в значении сопряжения образа с его Первообразом. Плоды этого подвига принадлежат всем христианам, но более всего – инокам. «Свет монахов суть ангелы, а свет для всех человеков – монашеское житие» [6] . Этими словами св. Иоанна Лествичника раскрывается мысль о единстве и иерархичности мiра видимого и мiра духовного. Иноки, эти «вестники иного бытия», опытно познавшие начало новой Жизни, изменили духовное пространство Руси, придав ему свойства чудотворной иконы, преобразив его в Святую Русь.

Именно на период средневековья приходится духовный расцвет ее культуры, формально претворившийся в особую, русскую школу иконописи и зодчества. Как убедительно доказывают многие исследователи, это было обусловлено восприятием и развитием на Руси святоотеческого учения древней Церкви – исихазма [7] – монашеского подвига, связанного с отшельничеством, безмолвием и непрестанной «умной» молитвой. Исихия – это собственно христианское выражение безстрастия, когда деятельность и созерцание рассматриваются не как два разных образа жизни, а сливаются воедино в осуществлении «умного делания». Такого рода подвиги приводили человека в особенное состояние, связанное с неизъяснимым блаженством и зрением некоего небесного Света.

«Я Свет мiру; кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни» (Ин.8:12.), – говорит Спаситель, Первообраз всего прекрасного. Согласно учению исихазма, святые подвижники могут видеть «Царствие Божие, пришедшее в силе» (Мк.9:1) еще и при своей земной жизни, как это видели три апостола на горе Фавор. Созерцание этого Фаворского света, в котором еще Пророк Моисей видел Неопалимую Купину, а также учение об обожении, положенные в основу мистики исихазма, оказались наиболее глубоким раскрытием учения об образе и стали фундаментом русского богословия иконы. «Православная Церковь, – писал В.Н. Лосский, – никогда не проводила четкого различия между областью богословия и областью мистики, между личным постижением божественных тайн и догматами, утвержденными Церковью. Если такой чисто “мистический” автор, каким был св. Симеон, именуется “Новым Богословом”, это означает, что мистика рассматривается как богословие по преимуществу. Однако она входит в глубины, так сказать, сокровенные, таинственные и разглашению не подлежащие. [...] Для нас, живущих в евангельскую эпоху, вещи будущего века, Царство Божие представляются тайнами. Тайны эти могут быть полностью познаны или, вернее, опытно постигнуты только святыми – теми, кто живет в совершенном единении с Богом, кто преображен благодатию и принадлежит, скорее, к жизни будущего века, чем к нашей, земной жизни» [8].

По учению отцов-исихастов, Бог, с помощью различных форм духовных сияний и озарений, передает необходимое знание людям, а свидетельством усвоения его служит неописуемое наслаждение. В форме т. н. «Иисусовой молитвы» эта древняя традиция получила свое распространение на Руси, и прежде всего трудами ее великих монахов-подвижников, тех, кто не теоретически, а практически разрабатывал традицию «умного делания», возделывал пустынную почву человеческих душ, чтобы наше земное Отечество освятилось светом жертвенной любви и радости спасения, чтобы небесный Свет озарил благодатную ниву Русской Земли.

Икона «Спас Благое Молчание». Россия. XIX век. Поморское письмо.

Этот тихий ручеек молитвенного безмолвия и сосредоточенности, при надлежащем уходе за ним превращается в реку живой, умной работы, в соработание Богу. «И тогда непрестанная молитва не является “скучным механическим занятием”, а [становится] дыханием жизни. Ибо дышать этим воздухом непрестанной молитвы следует не потому, что так нужно, а потому, что нельзя им не дышать: он является необходимостью, духовным питанием. Такое делание молитвы вытекает из живого чувства [любви] к Живому Богу. [...] В “умном делании” сокрыты тайны Царства Божия, постепенно открывающиеся Духом Божиим только тому, кто вступил на путь опытного усвоения покаяния. Никакими искусственными пособиями эти Тайны не раскрываются» [9].

Путь человека-странника от земного Отечества к небесному пролегает через познание Вечной Жизни и приобщение к ее Первообразу. Время расцвета исихастского учения на Руси совпадает с «золотым веком» той эпохи, которая дала Феофана Грека, Андрея Рублева, Дионисия. Именно в это время трудами и подвигами преподобного Сергия Радонежского – «собирателя русской земли» – и его последователями кристаллизовались основы Святой Руси, определившие уклад жизни и ее вертикальный вектор. «От святого Сергия ... зачинается любовь к родной пустыне, столь ярко запечатлевшаяся затем в “житиях” и иконах. Красота дремучего леса, пустынных скал и пустынных вод полюбилась как внешнее явление иного, духовного, облика родины. И, рядом с пустынножителем и писателем, глашатаем этой любви стал иконописец. [...] Раньше русский народ знал Россию преимущественно как место страдания и унижения. Святой Сергий впервые показал ее в ореоле божественной славы, а иконопись дала яркое изображение явленного им откровения. Она нашла его не только в храмах, не только в одухотворенных ликах, но и в самой русской природе. Пусть эта природа скудна и печальна как место высших откровений Духа Божьего, она – земля святая: в бедности этого “края долготерпения русского народа” открывается неизреченное богатство» [10] .

В отличие от западноевропейской христианской традиции, где видное, если не главное, место занимает богословско-философское мышление – схоластика, на Руси рационально-словесные формы выражения сущностного содержания христианства не нашли себе применения: «Наиболее адекватными для этой цели оказались религиозные и художественно-эстетические формы, поэтому они получили на русской почве особое развитие и достигли удивительного расцвета. Среди религиозных феноменов следует указать на главный – святость, ставший своеобразным “лицом” всей древнерусской культуры: в историю она прочно вошла как “Святая Русь”, хотя несвятого и кощунственного в ней было не меньше, чем в других средневековых регионах. Однако святость получила на Руси такие четкие формы и такую высоту и чистоту звучания, что затмила, а точнее, сняла, преобразила для последующих поколений многие негативные явления. В истории Древняя Русь осталась, прежде всего, как Святая Русь» [11].

Художник Нестеров. Святая Русь 1905 год.

Именно на Святой земле нашего Отечества взращивались и укоренялись традиции русских людей, их земной образ жизни во Христе, направленный к светлому образу небожителей, ярче всего выражающийся в Святых идеалах Руси, главным из которых является святость, в той мере, в какой это возможно в условиях земной жизни. «“Мир святыни” – вот истинный идеал русского народа, и из сознания этого идеала родилось само прозвание “Святая Русь”. В двух словах народ умел выразить весь идеал своего призвания, всю свою мысль о нем. Святая Русь не значит вовсе, что Русь свята, что святость уже достигнута, идеал осуществлен, – как раз наоборот: Русь Святая потому, что она живет идеалом святости, что в этот идеал вмещена для нее вся правда земная и небесная. Это – не святость, это – воля к святости, это всенародная жажда “ясного мiра святыни” вместо смутного мiра народного и личного греха. [...] Вся сила в том, что человек признал за закон, за начало. В основу русской жизни легли истинные начала. Эти начала составляют постоянный камертон в жизни, сейчас дающий себя чувствовать, указывающий отклонения и в то же время истинный путь. В этих началах лежит и осуждение лжи, и исцеление ото лжи; идучи по истинному пути, можно упасть, можно и встать, но сила в том, чтобы не изменять пути» [12], – характеризует главные идеалы народа-богоносца отец Сергий Дурылин. Эти идеалы живы и сегодня, о чем свидетельствует Церковь, прославившая ныне более тысячи новомучеников и исповедников Российских, причислив последних к тем, кто стоял у истоков святости нашего Отечества. Первыми святыми Русской Земли стали князья и княгини, повернувшие течение государственной жизни в лоно христианства, затем – мученики, своею кровью оросившие землю, потом святители, устроявшие ее духовную жизнь, преподобные, трудники, безсребреники, юродивые, блаженные, благочестивые мiряне... – именно в такой последовательности, как в иконостасном чине, появляются на Руси ее первые святые.

Исследованию распространения «русской святости» по территории средневековой Руси, развертыванию ее сакрального пространства вовне, посвящена работа архимандрита Леонида Кавелина «Святая Русь, или Сведения о всех святых и подвижниках благочестия на Руси обще и местночтимых» [13]. К концу XVII века таковых уже насчитывается 795 имен. Вымоленное и преображенное их подвигами пространство делится о. Леонидом на 4 части:

1) Святые Северной Руси;
2) Святые Средней Руси;
3) Святые Юго-Восточной Руси;
4) Святые Западной Руси.

Карта европейской части России, составленная архимандритом Леонидом Кавелиным.

Эта схема как географический символ священного пространства понадобится нам для видения этого святого образа, для уяснения того, что же такое есть Святая Русь?

Религиозной символике, содержащей в себе священный реальный смысл, абсолютно чужд безсмысленный абстрактный символизм современного мiра, в котором символы окружают человека практически на каждом шагу, но в большинстве случаев их истинное древнее значение утрачено или существенно искажено [14].

Для передачи Священных Писаний в древности немногими посвященными были выработаны первичные графемы. Но и значительно позже, когда распространилась письменность, а графемы превратились в буквы, сакральное значение отдельных символов не упразднилось. «Греческое слово ???????? у греков... стало означать всякий вещественный знак, имевший условное тайное значение для известной группы лиц, как, напр., для поклонников Цереры, Цибелы, Митры. Разные знаки служили для отличия корпораций, цехов и разных партий – государственных и религиозных. В житейской речи слово «символ» заменило собою древнее слово shma (знак, знамение, цель, небесное знамение). [...] Вообще у древних языческих народов Символ и символический культ играли большую роль. Климент Александрийский («Строматы», V) утверждает, что Моисей путем иероглифическим под таинственным символом объяснял... правила нравственного закона. Почти весь еврейский культ был символически-прообразовательным по отношению к грядущему царству Мессии» [15] .

С началом гонения на христиан, ими был создан особый «символический язык», священные знаки которого сохранились в Церкви по сей день. Закономерно, что «Символ веры», утвержденный Святыми Отцами на Вселенском Соборе, был ответом на иконоборческую ересь, стал разделителем между католическим Западом и Православным Востоком.

В современном языке знаковой функцией символа называется то, что связано с передачей посредством самого символа сознательно закодированной информации, несущей в себе элемент неформализуемого знания. Основное назначение священных символов – приблизить человека «неизреченно и непостижимо к неизглаголанному и непознаваемому». Каждый образ в нашем мiре многозначен и его конкретное восприятие зависит от самого субъекта восприятия.

Одному из первых учителей Церкви – Дионисию Ареопагиту – принадлежит наиболее полная в патристике теория символа, берущая свое начало еще в ближневосточных, позднеантичных и ранне-христианских учениях. Согласно этой теории, весь божественный Космос предстает перед человеком сложной системой символов, образов, знаков, с помощью которых знание от Бога передается человеку. «Мiр символов создан Богом и дополнен человеком. Его назначение двойственно: одновременно выявлять и скрывать (от непосвященных) истину, служить посредником между человеком и Богом. Только в символах, по мнению Ареопагита и его последователей, может быть выражено то, что не поддается постижению человеческим умом, не выговаривается в слове. В символе умонепостигаемая истина выражается в особых формах, которые воздействуют в первую очередь на душу человека, на его эмоциональную сферу. Среди них видное место отводится красоте, скрытой внутри символа» [16] , и прежде всего – внутри самого человека, носителя образа Божия, по слову Спасителя: «Царство Божие внутри вас есть» (Лк.17:21).

Физические силы земли – гравитация, свет, тепло и пр. – это символы высших духовных сил, и если бы над ними не существовал контроль «сверху», они бы смешались и претворили в хаос всю вселенную. Как написано о Боге и его созданиях: «Скрыеши лице Твое – мятутся; отнимешь дух их – умирают...» (Пс.103:29).

О границе соприкосновения духовного и материального мiров говорит Господь: «Небо – престол Мой, а земля – подножие ног моих» (Ис.66:1). Под Небом в Библии подразумевается Царство Святой Троицы – царство духовных реальностей – невидимых и безплотных. Тогда как под землею – совокупность символов этих реальностей, видимых и материальных, и сама Земля, таким образом, – это символическое изображение Неба. Из этого следует вывод, что вся видимая вселенная, в том числе и Земля, как единая часть целого, представляет собою образ (икону) вещей невидимых.

Всякое изображение делает ясным скрытые от глаз вещи, имеющие таинственное значение, показывает их: «невидимое Его... от создания мiра через рассматривание творений» (Рим.1:20) становится видимо. По утверждению Л.А. Успенского, если Византия богословствовала по преимуществу словом, то Россия богословствовала именно образом: «В пределах художественного языка именно России дано было явить глубину содержания иконы, высшую степень ее духовности» [17]. В равной мере это можно отнести не только к традиционной иконописи, но и к созиданию земной иконы Небесного Иерусалима на просторах России. Как отмечал о. Лев Лебедев, представление о Русской земле как образе “обетованной земли” Царства Небесного, его развитие и воплощение в зримых архитектурных образах и топонимикм – самая поразительная и захватывающая особенность церковно-богословского и народного сознания Руси X–XVII веков.

«Церковь есть совершенный образ чувственного мiра. Вместо неба у нее Божественное святилище, вместо земли – неф во всей его красоте. Мiр, напротив, представляется церковью. Вместо святилища – небо, вместо нефа – чудная земля», – писал св. Максим Исповедник [18] .

Итак, храм, как и земной видимый мiр в христианской космогонии, – это символ небесной Церкви. Исходя из этого определения, можно рассматривать христианскую космогонию как мультиплицированную систему, состоящую из образов, которые, подобно русским матрешкам, вложены один в другой: мiр (видимый и невидимый) – храм; Церковь (в смысле здания и общества) – храм; человек – храм [19]. Так со-вмещается «великое в малом». Эти словесные образы более доступно рассматривать на примерах иконографических, ибо и само Слово – Логос – воплотилось в Богочеловеческом теле Христа.

Попытаемся прочитать «сквозь тусклое стекло» (1 Кор.13:12) нашего сознания иконографическое подобие небесного и земного на примере знаковой системы сакрального пространства Святой Руси.

Апостол Павел, определяя значение Ветхого Завета, его истории, лиц, событий и образов, говорит, что все это послужило лишь «тенью» или предъизображением лиц и событий новозаветных. И в смысле развития конкретных духовно-исторических событий история Церкви как народа Божия в своих самых принципиальных и основных моментах повторяется, отражаясь в образах и подобиях. Господь провел Свой народ через все испытания ветхозаветной истории и воплотился пред «временами последними» еще и с тою целью, чтобы новозаветная Церковь, ставшая Церковью Христа-Спасителя и живущая в спасительную эпоху, смотрела на свою ветхозаветную сень, не просто извлекая для себя нравственные уроки, но и для понимания путей и способов промышления Божия в мiре, разумевая «времена и сроки».

Итак, народ Ветхого Израиля и земля Палестины являлись лишь прообразами Израиля новозаветного – Церкви Христовой, вообразившейся в Святой Руси. Из первобытия произрастают и мифологические родовые корни Нового Израиля, приобретая поистине библейский смысл:

У нас мiр-народ от Адамия,
Кости крепкие от камени,
Телеса наши от сырой земли,
Кровь-руда наша от черна моря,
От того у нас в земле цари пошли:
От святой главы от Адамовой;
От того зачались князья-бояры:
От святых мощей от Адамовых;
От того крестьяне православные:
От свята колена от Адамова

– повествует бытописатель в «Голубиной книге» [20] .

В Священном Писании Палестина представляется как самая прекрасная и плодородная земля, «текущая медом и млеком» и называется также землею Господней и землею Израилевою. «При всей своей уединенности Палестина лежала ... в самом центре древнего мiра... [и была] страна весьма гористая. Главные горы ея на севере Ливан (т. е. «белая гора», называется так частью от снега, шесть месяцев покрывающего вершину оной, частью от известковых скал и утесов) и Антиливан, идущий к Дамаску и известный в Свящ. Писании также под именем Ливана (Песн.7:6); на юге от них – Нефеалимовы горы, гора Фавор (гора Преображения)... горы Ефремовы... и др. Наконец, еще южнее горы Иудейския, между которыми более известны: Мориа, Сион, гора Елеонская (гора Вознесения) и др. Господствующия формации означенных гор суть мел и известь с кремнем. [Из минералов в Палестине] чаще всего встречаются известь, мел, базальт, каменная соль...» [21]

Как показывают современные исследования, «в древней русской топонимике сплошь и рядом, подчас в самых неожиданных местах, встречаются Иорданы, Фаворы, Сионы, Гефсимании, Вифании, Иерусалимские долины... [и] оказывается, что с древнейших времен, с принятия крещения, Русская земля сознательно устроялась (стремилась устроиться) одновременно – во образ исторической Святой земли Палестины и во образ «обетованной земли» грядущего Небесного Царства» [22] .

Но не только перенесенные в русскую топонимику «Святые горы», «Фаворы», и «Сионы» связывают Россию – лежащую посреди Азии и Европы – с ее палестинским прообразом.

Само слово Русь этимологически связано со словом «русый» или «белый». Можно утверждать, что простонародное языковое выражение о пространстве как о «белом свете» совершенно не случайно.

По мере расселения русских на Север – вплоть до Белого моря и Ледовитого («Молочного» как его называли в древности) океана – пространство иноверческих народов наделялось христианским религиозно-мифологическим смыслом, включалось в географию Святой Руси, освящая топонимику и топографию новыми именами и такими сакральными объектами-символами, как крест, часовня, храм, монастырь. Окружающий мiр постепенно наполнялся морально-символическим содержанием: географические сведения смешивались с библейскими мотивами, и пути земные как бы сливались с путями к Богу, т. к. для человека того времени представления о поверхности земли по своей значимости не шли ни в какое сравнение с учением о спасении души.

Крест, как один из самых древних и распространенных символов универсальной космогонии, подчеркивает идею центра и основных направлений, ведущих от центра вовне: «Конституирование зримого центра в кресте ставит дополнительный акцент на том, что является высшей ценностью системы, что иерархизирует пространство, определяя в нем линии и направления связей и зависимостей. Максимум сакральной силы креста полагается в том сакральном пространственном центре и в тот сакрально отмеченный момент, где и когда крест обретен ... и воздвигнут» [23]. Восьмиконечный крест является символической точкой соединения четырех сторон света, а также подземного мiра и Неба (на них указывает нижняя перекладина креста). Развертывание сакрального пространства вовне из точки обычно совершалось так: сначала на месте, выбранном для жительства поселенцами, ставился деревянный крест, затем – часовня, потом возводился храм. Иногда храм строился в один день (т. н. «обыденные» деревянные церкви). Завершающей стадией развернутого священного пространства следует считать монастырь, как наиболее целостный законченный образец «Святой Земли» – Горнего Иерусалима. Известны также случаи «сворачивания» этого пространства, когда на месте упраздненного монастыря или храма оставлялся только один крест; тем самым пространство вновь собиралось в точку, не теряя при этом своего христоцентрического значения.

Уже в XII веке православные монастыри существовали на берегах Крайнего Севера России. Один из них – Михайло-Архангельский монастырь. Автором пока не обнаружено сведений, подтверждающих явление небесных Ангелов именно в г. Архангельске (первоначально назывался Новогородок, т. е. Новгород), но интересно отметить, как ярко выраженная ориентация морской культуры на архетип, на его первоимя воплотилась в традиции изготовления целой серии однотипных кораблей, получавших и однотипные же имена: «В 1713–15 г. на Соломбальской верфи была выпущена семерка кораблей, освященных в «архангельское» имя: Гавриил, Рафаил, Михаил, Уриил, Селафиил, Варахиил, Иегудиил» [24] .

Схема-карта Новой Святой Руси (см. Таблицу 2).

От Соловецких островов, через города Усть-Сысольск, Сольвычегодск, Солигалич и Соликамск, названия которых указывают на соляные формации этих земель (по аналогии с палестинским образом), сакральная граница Святой Руси протянулась к хребту Уральских гор до Сибири.

По мере распространения христианства на север и восток, уже с XII века отдаленный хребет Уральских гор сделался как бы границею Руси, а Сибирь в то время означала «единственно среднюю часть нынешней Тобольской губернии» [25], где и находился небольшой городок Сибирь. Известный географ XIX века Сергеев объясняет происхождение названия Тобольска от татарского слова «та-булы» – разделительный знак, граница, который и является крайней табуляционной точкой рассматриваемого нами образа Святой Руси.

Спускаясь ниже, вторая грань «белого квадрата» минует реку Белую и Белогорский монастырь, проходит через города Актюбинск («Ак-Тубе» – «белый омут» с татарского), мимо соляных формаций и озер Эльтон и Баскунчак к Кавказской Албании («Альбус» – по латыни «белый»), где находится Иверия-Грузия [26] – первый жребий Божией Матери на земле.

Третья грань квадрата пролегает по побережью Черного моря, когда-то называвшегося Русским («белым»), через Молочные воды Таврической губернии и «Медовый город» (Мелитополь), через крымский Белогорск, «Белую мечеть» (ныне г. Симферополь), г. Севастополь (когда-то местечко Ак-Тиар – «белый утес»), г. Аккерман («Белый город») к границе Белой Руси, ставшей в средние века «табуляционной» точкой между католическим западом и православной Россией. Сама Богородица утвердила эту границу, явившись возле села Почаева в огненном столпе, подобно Неопалимой Купине. Здесь же, на земле Белой Руси, находится «Белая вежа», Беловежская Пуща и Белобережская Пустынь.

Четвертая грань квадрата проходит через побережье Балтийского моря (древнее название «Белое» от латинского «Baltas» – белый), города Бельск, Белосток, Вейсенштейн («Белый камень») и Вейсенберг («Белая гора») и возвращается к берегам северного Белого моря.

Топонимы, связанные со словом «белый» и расположенные внутри этого квадрата, подсчитать просто невозможно: это горы, реки, озера, города и села...

Если посмотреть на физическую карту европейской части России, то можно увидеть, что, подобно палестинскому прообразу, Святая Русь окружена естественными границами горных цепей, «обрамляющих» Восточно-Европейскую равнину.

«Все под Богом ходим», – так возвышенно и просто определяли русские люди свое место в этом мiре, место под Престолом Небесного Храма.

Белая меловая основа – левкас – является грунтом при написании иконы; на техническом языке иконописцев «светом» называется самый «фон» иконы; сама же икона является источником света нетварного: «“Свет иконы”, который озаряет нас, не есть достигаемая при помощи красок естественная светловидность ликов, а Божественная благодать. Этот свет ... нужно понимать не только как явление духовное или только явление физическое, а как совершенное соединение того и другого, как откровение будущей духовной телесности» [27] .

«Русская земля названа “достоянием Божиим” и это не просто эпитет. Постигнув истинный смысл данного выражения под силу только искренно любящему, верному сердцу, как и смысл “Беседы Иерусалимской”, где изображена Святая Земля нашей Родины: “…А что с тое страны восточныя восходит лучь солнца красного, осветит всю Землю Святорусскую, то будет на Руси град Иерусалим начальныи, и в том граде будет Соборная и Апостольская Церковь Софии – Премудрости Божия о семидесяти верхах, сиречь Святая Святых… Первы градом мать град Иерусалим; ево пасхалия азбучная во всю Землю Святорусскую; а церквам мать Соборная церковь Софии – Премудрости Божия, да в той же церкви стоит Гроб Господен: потому Церковь церквам мать… А озеро озерам мать Ильмень озеро, что под Киевом градом, потому что взяло в себя триста рек; а море морям мать акиан море великое, потому что в нем стоит церковь Климента Папы Римского”» [28] .

читать дальше>>>

(материал подготовлен для книжной публикации в 2001 году, размещен в Рунете в 19 мая 2010, исправлено и дополнено в июле 2011 г.)

 Убедительная просьба автора: при копировании и цитировании не забывайте указывать ссылку на эту страницу

 Убедительная просьба автора: при копировании и цитировании не забывайте указывать ссылку на эту страницу