ОСТРОВ СПАСЕНИЯ

«Некоторые Учители Церкви поясняют, что высшая красота есть песнь Божественной любви и что мiр сотворен, чтобы стать такою песнью, – некоторой божественной симфонией, хвалой Богу. Но поставленный во главе творения, человек пал в грех и, тем самым, отдал мiр во власть лукавого духа. Таким образом, мiр стал ареной борьбы между добром и злом» [1]

Добро, красота и истина были восстановлены крестными страданиями, смертью и победоносным Воскресением Христа, которого Церковь провозглашает «Непобедимой Победой». Христиане же делаются «сотелесниками» Нового Адама в Таинстве Святого Причащения – Евхаристии.

Это Таинство есть воспроизведение смерти и воскресения Христа как свершившегося исторического факта и выражает суть Ветхого и Нового Завета, все Домостроительство вечного спасения людей. Все, что было во всемiрной истории до момента установления этого Таинства, т. е. до момента крестной смерти Христа и Его Воскресения, было только подготовкой к этому факту, а то, что последовало за ним и продолжится до второго Пришествия Христа, является воспоминанием или, точнее, повторяющимся в каждом Богослужении воспроизведением этого момента.

Ветхозаветная Пасха есть прообраз христианской Пасхи. Прежде Воскресения Спасителя необходимо было установить единство Богослужения, что и совершил Господь в Сионской горнице в канун общееврейского праздника, а потом уже ветхую форму заменять новой, прообраз – образом, тень – самим телом, отбрасывающим свою тень.

Устанавливая на Вечери Таинство Причащения, Христос дал заповедь ученикам: сие творите в Мое воспоминание (Лк. 22:19; 11:24-25). Это не означает, что Евхаристия есть только простое воспоминание, символический образ, напоминающий о крестной смерти Христа (таким напоминанием служит Крест Господень), но это действительное и действенное Таинство, через которое верующие таинственно входят в общение с Самим Богом и становятся участниками Его крестной смерти, воскресении и вечной жизни. Новозаветная Пасха – это уже воспоминание не столько о прошлом, сколько о настоящем и будущем – о пакибытии, его икона, выраженная фактами церковной Истории.

Византийские богословы предложили теоретическое осмысление церковного богослужения как динамической, развивающейся в пространстве и во времени сакрально-символической системы, основу которой составляют особые «реальные символы», наделенные энергией архетипов. Эти элементы богослужебного действа не только служат символами тех или иных событий из жизни Христа, но и одновременно реально являют их верующим, перенося последних из потока времени в вечность, где события священной Истории имеют непреходящее бытие.

Понимание христианской Церкви как собрания «святого народа» наиболее полно выражено в ее Литургической жизни, поскольку Евхаристия является смысловым сакральным центром этой жизни. «В древнейших дошедших до нас евхаристических молитвах говорится о “народе святом”, который стяжал для Отца Христос, Сын Божий. [...] Этот “святой народ” отождествляется с общиной, участвующей в богослужении и причащающейся Телу и Крови Христовым»в [2] Главный момент евхаристической службы, когда священник провозглашает «Святая святым», заключает в себе богословскую концепцию святости. «Евхаристия есть соединение верующих (верных) с Богом, осуществление Царствия Божия в историческом бытии, движущемся к этому Царствию. Во время Причастия вечность преображенного бытия (Царствия Небесного, пакибытия) реально присутствует во временном бытии, в земной жизни общины. Верующие предстоят Богу вместе с небесными силами и таинственно изображают херувимов (“Иже херувимы тайно образующе...”). Причастие требует очищенности от греха... которое и дается благодатью евхаристического богослужения. Вхождение верующих в вечность, в пакибытие, подготовленное их очищением, и образует их святость. Святость, таким образом, есть принадлежность к вечной жизни, причастность Божеству, предвосхищение в этом бытии грядущего пакибытия» [3].

Церковь, как создание нерукотворное, устремлена к своему Творцу в небесное Отечество. На земле она имеет только временное прибежище, в котором обречена пребывать до времени своего восхищения на Небо. Все святые прошли путем искушения и скорбей, терпением их принесли себя в благоприятную жертву Богу. Потому земной путь Церкви всегда тесен: во времена христианских гонений в Риме Первом; в Риме Втором – Византии – теснимой с запада католичеством, с востока – магометанством; и Третий Рим – Россия, приняв Голгофский Крест и всю первоапостольскую благодать, идет тем же спасительным и победоносным путем, которым шел некогда божественный Крестоносец. Скорби и гонения были от начала века знамением избрания Божия.

Христианская Церковь – это Богочеловеческий организм (Еф.1:23), который живет невидимой для непосвященных жизнью, раскрывающей верным познание Первообраза через систему зримых образов. Христианство апеллирует к священному началу в личности, к ее самостоятельному духовному выбору, и церковные Таинства направлены на то, чтобы помочь личности осуществить этот выбор в своей жизни. Религиозная догматика отражает представление о вечном и неизменном, одновременно оберегая его от нечистых прикосновений временного и тленного.

Икона Божией Матери "Жена, облеченная в солнце". XVIII в. Москвa

Под апокалиптическим образом «Жены, облеченной в солнце» (Откр.12:1) большинство толкователей называют Христианскую Церковь, и притом на всем протяжении ее истории, от первых дней Апостолов и кончая временем господства антихриста. Особое место в Церкви занимает Пресвятая Богородица. Святитель Григорий Палама называет Богоматерь границей между тварным мiром и несотворенным Божественным естеством [4]. Она – «Исток Церкви», ибо стала одушевленным храмом Божества. Образ Богоматери, считающийся персонифицированным явлением Церкви на земле, отражен в христианской иконографии как живое свидетельство союза между небесным и земным.

Апокалиптическая «Жена, облеченная в солнце» (Откр. 12:1). Гравюра из Библии Василия Кореня

В последней трети XV века Россия из Византии получает свой герб – двуглавого орла.

Слово «герб» происходит от немецкого erbe, что означает наследство. В России впервые этот термин упоминается в указе 1692 года. В 1472 году великий московский князь Иван III обручается браком с Софьей Палеолог, племянницей последнего императора Византии Константина XII Драгаза. Царевна Софья привезла в Москву трон из слоновой кости с изображением двуглавого орла на спинке. Черный орел на золотом поле был увенчан двумя царскими венцами.

Двуглавый орел – один из древнейших символов. Собственно орел в подавляющем большинстве мифологий народов мiра является символом небесной силы, огня и безсмертия. В славянской мифологии орел особо почитаемая, «божья птица», царь птиц и владыка небес) [5].

В Византийской империи двуглавый орел выступал в качестве как государственного, так и религиозного символа и помещался на Патриаршем знамени и знамени Патмосского монастыря [6] .

В России двуглавый орел официально появляется в 1497 году на печати Царя Ивана III, на которой на одной стороне был изображен всадник на коне, поражающий змия, а на другой – двуглавый орел с царскими коронами на головах. С этого момента двуглавый орел становится главным государственным символом России.

Печать Царя Иоанна III.

В связи с вышесказанным особый интерес представляет икона «Азовской» Божией Матери. Вверху иконы, отделяя мiр небесный от земного, располагается радуга, знамение послепотопного завета мира между Богом и человечеством. Под ней образ Христовой Церкви – Богородица Оранта, изображенная в центре двуглавого орла со скипетром и державой. Слева – св. Георгий Победоносец, пронзающий копьем дракона. Под ним помещены строки из Апокалипсиса: «Паде, паде град великий Вавилон» (Откр.14:8). Справа, во главе земных воинов на коне восседает Император Петр, покоритель города Азова. От царской державы в лапе орла исходят огненные лучи, которые проходят через правую десницу Государя, скрываясь за головой коня, и вновь появляются уже как огненное дыхание от конских ноздрей, и, раздваиваясь в виде стрел, поражают в головы дракона-дьявола и льва – символа колена Данова и антихриста. Подпись под этой частью иконы взята из Евангелия: «И ты, Капернаум, до неба вознесшийся, низвержен еси» (Мф.11:23). Среди предстоящих Церкви-Богородице – преподобные Антоний, Феодосий и прочие Киево-Печерские чудотворцы, началоположники русского монашества [7]. Стихи, надписанные на иконе, звучат так:

Богоматерь «Азовская». Икона нач. XVIII в.

Царь Неба Царя земна миром ограждает
И знамение мирное ему представляет
Знамение же сие: ветвь райскаго сада
Радуга небесная знак мирный и ограда
Петр Святый, и Алексий предстои свидетель,
Глаголя: мир Ти Царю даде Вседержитель
И Дух Свят мир той чрез ветвь масличну являя
Со Отцом и Сыном и миром мiр прославляя.
Зрят мир той вечный главы орле разделенны
Пречистою Девою зде совокуплены
Миродательница бо Себе избрала
Два крыла орла: мирно в нем возжелала
Глаголя: зде вселюся да живу вовеки
Аки в Горнем Сионе с ангельски лики
Даны суть Жене крыле две орла велика
А Жена орлу в союз мирный до века
Орел како и когда юность обновляет
О том, кто разумеет, да отвещевает
Мы же зрим, яко орла царска обновленна
Каковою во Нея сына украшенна
Миротворцы предстоят от пещер святые
Матери с Сыном благодарят сии.
Видя, како над змием победу преславну
Даде щедрот да даст тако и над львом равну,
Яко сотрен змий и лев сице пораженный
Будет Богородичен враг той загрожденный
Царь же благочестивый будет победитель
Всегда, в недрах Матери Христове бе покровитель.

Удивительная, чудотворная икона XVIII века... О других подобных «крылатых» иконах Божией Матери в христианской иконописной традиции не упоминается.

Иконографический смысл этого изображения Богоматери выражает главную богословскую идею Движущейся Империи как воинствующей Церкви-Царства – Жены (образа Церкви) с крыльями двуглавого орла (символ римских легионеров и власти Императора), которые даны Ей, чтобы, ратоборствуя в суетном мiре, Она могла парить над ним в духовных эмпиреях и оставаться недосягаемой для всего временного и тленного.

История Церкви есть иконологическое отображение земной жизни Спасителя, и движение этого мистического Тела, которое составляет церковный народ, направляется ее Главой. В мiре не существует такой силы, которая могла бы реально помешать этому по-двигу к высшей цели, предопределенной Богом. «Церковь как образ, обладая способностью движения, перехода (пасхи) из земного бытия в небесное, возводит с собою человека. А человек есть тоже образ Божий, и его личный переход в реальность Царства Небесного совершается... только при деятельном участии его свободной воли, но по тем же законам: через возрождение водою и Духом и стремление к подобию своему, Первообразу – Богу, Иисусу Христу. Пребывание человека в Церкви тем самым есть удивительное бытие в мiре образа (иконы), в мiре, который уже не от мiра сего, но еще и не Царство Небесное. Последнее уже присутствует, но не в полной мере; оно – уже ощутимая реальность, но в то же время еще и цель странствия, плавания в ковчеге» [8].

В мифологическом универсуме восточных славян важное место занимало понятие «острова», связанное с образом острова спасения посреди житейского моря, который в христианский период слился с монастырем, этим отображением Небесного Иерусалима, куда пролегает путь церковного «ковчега спасения».

Представление о «море житейском» непосредственно связано с образом смерти. «В Марье [9]. русских и других славянских купальских песен отражен прототип, связанный со смертью (и водой – морем), выраженный соответствующей формой (mer-, mor). [...] Пространственный эсхатологизм русской жизни, ее строй в окружении враждебных сил внешнего мiра – природных стихий или внешних врагов, ожидание смерти и постоянная готовность к переходу в другой пространственный мiр с ценностями, которые «ржа не ест и воры не подкапают» [...], создавали благоприятные условия для распространения эсхатологической идеологии, которая предлагала отказ от ценностей мiра сего, пренебрежение к внешним условиям быта и к самой жизни» [10] .

«Мiровая гора». Фрагмент миниатюры в «Книге Козьмы Индикоплова». 1-я половина XVI в.

На севере России среди поморов издревле существовала традиция установления обетных крестов на островах и по берегам Белого моря после возвращения из плаваний к чужим странам. «Установление обетных крестов на острове символизировало достижение границ Руси и типологически соответствовало лимитальной фазе переходного ритуала, в процессе которого мореход-странник очищался от скверны заморских земель и приобщался к родному космосу. [...] Поэтому кресты, которыми уставлены чуть не вплотную все берега и острова Белого моря, создавали своеобразную сакральную границу, защищавшую поморский космос от вторжения разрушительных сил потустороннего (заморского) мiра. Остров с воздвигнутыми на нем обетными крестами не только отмечал границы Руси, но и служил “ковчегом спасения”» [11].

С идеями «островного богословия», основанного на образах Апокалипсиса, тесно связана русская идея паломничества – странничество. Страннолюбие – один из архетипов пространства русской души, включающей в себя представление о «странности» как надмiрной инаковости, чуждой мiрским ценностям. «Тип странника так характерен для России и так прекрасен. Странник – самый свободный человек на земле. Он ходит по земле, но стихия его воздушная, он не врос в землю, в нем нет приземленности. Странник свободен от мiра, и вся тяжесть земли и земной жизни свелась для него к небольшой котомке на плечах. Величие русского народа и призванность его к высшей жизни сосредоточены в типе странника. [...] Все своеобразие славянской и русской мистики – в искании града Божьего, града грядущего, в ожидании сошествия на землю Небесного Иерусалима, в жажде всеобщего спасения и всеобщего блага, в апокалиптической настроенности. Эти апокалиптические, пророчественные ожидания находятся в противоречии с тем чувством, что русские уже град свой имеют и что град этот – “святая Русь”. [...] Религия священства, – охранения того, что есть, сталкивается в духе России с религией пророчества, – взыскания грядущей правды» [12] , – писал Николай Бердяев.

В православном сознании Пресвятая Богородица является одновременно знамением Церкви и знамением «Небесного Иерусалима». Она – «Ковчег Завета», «Град всех Царя», «Скиния и Храм», «Престол Царя Небесного», «Святая Святых» [13]. Церковь также подразумевает Пресвятую Богородицу под образом «горы»: «Камень нерукосечный от несекомыя горы, Тебе, Дево, краеугольный отсечеся, Христос, совокупивый разстояшаяся естества». Под образом «горы» у пророков Михея (4:4) и Исаии (2:2) прикровенно говорится о Церкви последних времен: «И будет в последние дни: гора дома Господня будет поставлена во главу гор и возвысится над холмами, и потекут к ней все народы. И пойдут многие народы и скажут; придите, и взойдем на гору Господню, в дом Бога Иаковля, и научит Он нас путям и будем ходить по стезям Его; ибо от Сиона выйдет закон, и слово Господне – из Иерусалима» (Ис.2:2-3).

Икона «Богоматерь Гора Нерукосечная». Ярославль. XVII в.

По толкованию св. Кирилла Иерусалимского горою здесь пророк именует Церковь в конце исторических времен. «Сами жизненные условия, в которых она будет находиться в то или другое время, те или другие государственные и общественные перевороты естественно и верно будут спасать Церковь от крайностей бедствий, стеснения и насилий. Христианская Церковь была и будет недоступна для дьявола, как апокалиптическая жена, убежавшая в пустыню, недоступна для дракона» [14]. Такую же оценку этим событиям Апокалипсиса давал св. Филарет (Дроздов), митрополит Московский: «Достойно примечания, что тайновидец, изображая самые опасные времена для Церкви, представляет ее невредимою от опасностей, но чудесно сохраняемою. Например, змий “гоняше Жену”; но он ее не догоняет и не низлагает, потому что “даны быше Жене два крила орла великого; и поможе земля Жене” (Откр.12:13, 14-15). Провидение так управляет ходом происшествий, что и земные учреждения споспешествуют миру или безопасности Церкви и “крыле орла великого” – может быть, царственного, благоговейно несут ее выше злобы и лукавства врагов ее, “в пустыню, в место свое”, конечно, не просто в безлюдие внешнее, ибо Церковь сама есть многолюдство верующих, но “в пустыню” наипаче внутреннюю, – все далее от мiра, все ближе к Богу, ибо “свое место” для Церкви есть близость к Богу и соединение с Ним. А сие значит то, что благодать Божия не отъемлется от Церкви и в самые опасные времена должна пребывать с Нею неразлучно, даже до скончания века» [15](выд. – А.В.).

Таков земной Путь «странствующей» Церкви: от Ковчега на горах Арарата к белоснежным вершинам «Девичьей Горы» – четвертого и последнего Удела Богоматери, спасительного маяка и пристанища посреди «моря житейского», мятущегося волнами человеческих страстей.

читать дальше>>>

(материал подготовлен для книжной публикации в 2001 году, размещен в Рунете в 19 мая 2010, исправлено и дополнено в августе 2011 г.)

 Убедительная просьба автора: при копировании и цитировании не забывайте указывать ссылку на эту страницу

---

 Убедительная просьба автора: при копировании и цитировании не забывайте указывать ссылку на эту страницу